Когда опадают цветы каштанов, прямо как лепестки сакуры в японских фильмах, душа начинает о чём-то тихонько петь. Настолько тихо, что не различаешь даже отдельных звуках, что же говорить о словах. А как вычленить слова из трепетной, за секунду исчезающей мелодии? Как можно записать буквами то, что даже не получается сыграть?! Это походит на кощунство, на прикосновение к тени потерянной Хanadu. Меня часто ругают словом "импрессионист". Мысль на восприятие, рассудок на инстинкт. Лучшее, что я когда-нибудь писал и когда-нибудь напишу впоследствии, это махонький рассказик, основанный на одной фразе, случайно подслушанной на уроке химии. "Реакция серебряного зеркала", слышали про такую? И всё, мне достаточно. Дайте мне отражение в луже, выбившийся из причёски локон, строчку бездарного стихотворения, пару простейших нот... И я застыну, открыв рот в немом восхищении, и буду свято полагать, что ничего прекраснее на этом свете не существовало. Но какая же это мука, когда впечатления так и остаются бродить внутри тебя, а на то, чтобы выбросить их, избавится от эмоций не хватает мастерства, умений, времени, терпения... Список причин бесконечен. Печать молчания на губах, а нереализованные ощущения варятся в собственном соку.
И дело уже не в сексе, не в надуманных проблемах и ненадуманном одиночестве. Просто нестерпимо хочется любви, что-ли...

Водой. Неповторимым ароматом озера, спрятавшегося меж зарослей осоки, покрытого легчайшей дымкой тумана и синего-синего, как море, как радужка. Последними тёплыми лучиками на зыбких волнах, свежестю дождя и свободой жить.
Небом. Расчерченным нитками фиолетовых облаков с золотистыми вкраплениями, невероятно далёким и необозримым. Алым солнцем, которое полыхает как яркий уголёк, и не сгорает, не гаснет.
Травой. Свежей, весенней, прозрачной, будто сахарной, покрытой капельками росы и убаюканной ветром. Гладкой как шёлк, мягкой и первозданной.
Бурей. Утихшей, насытившей воздух влагой и жизнью, отгремевшей, прорезавшей небо и землю всесильными молниями. И холод как объятия, и мир, содрогнувшись, переменился.

У Швеции был прекрасный голос. У Португалии - милейшая песенка. У Дании - невероятно красивый гитарист. Но всё равно, мальчик с белорусским происхождением, русской душой и норвежским паспортом победил заслуженно. Он про сказку пел. Жалко только, что нигде не найти других его песен.

Говорят, наиболее сложно нарисовать человеческие руки, даже для профессиональных художников. Не знаю, насколько это соответствует истине, ибо таланта рисовальщика я лишён окончательно и бесповоротно, о чём неоднократно жалел, пока не купил фотоаппарат и не устроил первую в жизни фотоохоту. ))
Меня поражает динамичная красота, вплетённая в движения тонких умелых пальцев. Еще в бытность мою школьником, я однажды видел, как играл на гитаре парень подруги моего лучшего друга. Цитируя Юрия Андруховича, "це було суцільне ого". Я практически влюбился в эти руки, похожие на аккуратных бледных пауков, плетущих на звенящих струнах паутину из звуков. Мало того, что парниша был гением гитары, у него еще и голос был... Ни в сказке сказать, ни пером описать. Я потом устраивал себе длительные психоанализы, пытаясь выяснить, понравился мне юноша или всё же только его талант. Но не в том суть.
Моя партнёрша, Диана, иногда танцует соло. Несколько дней назад она пригласила меня посмотреть на новый номер, дабы получить несколько отзывов и порцию критики. Наши вкусы по поводу музыки для танцев относительно совпадают, хотя она лично для себя нечасто выбирает что-то агрессивное типа Мэнсона (под которого очень люблю танцевать я). Недавно я скинул ей несколько альбомов инди-рока, и она выбрала для выступления Флёр, песню "Волна".
Я не представлял, что человек может настолько растворяться в музыке. Исчезла ее вызывающая сексуальность, вечная ироническая улыбка, отточенные движения... С первыми же звуками песни передо мной стояла простая хрупкая девушка с огромными одинокими глазами. Хотя нет, слово "простая" тут неуместно. Она стала именно той, о которой поет Ольга Пулатова, воплощением разноцветного безумия, отчаяния и погибшей мечты.
А ее руки... Для того, чтоб описать, как порхали ее узкие кисти, какими беззащитными казались бледные запястья, у меня просто нет подходящих слов. Она танцевала так, будто позади - только выжженное море, а впереди - пустынный обрыв, и стоит сделать лишь шаг, чтобы познакомиться с вечностью. Каждое движение было наполнено невыразимой грацией, таким совершенством, что казалось импровизацией. Я видел оживший образ, подобные которому обычно живут только на низшем уровне подсознания.

"Ты ведь думал, что избавился от меня, не так ли? Но от меня не так-то просто избавиться, Хэл. Ты мне нравишься, Хэл. Мы созданы друг для друга, мальчик и его ручная обезьяна, два старых приятеля.
А где-то к югу отсюда старый глупый старьевщик-итальянец лежит в ванной, выпучив глаза, и его зубной протез высовывается у него изо рта, вопящего рта, старьевщик, который воняет, как потекшая электрическая батарейка. Он собирался подарить меня своему внуку, Хэл, он поставил меня на полу в ванной комнате, рядом со своим мылом, бритвой и кремом для бритья, рядом с радиоприемником, по которому он слушал Бруклина Доджерса, и тогда я начала стучать тарелками, и одна из моих тарелок задела его старое радио, и оно полетело вниз, в ванну, и тогда я отправилась к тебе, Хэл, я путешествовала ночью по дорогам, и лунный свет сиял на моих зубах в три часа утра, и позади себя я оставляла многих умерших на многих местах.
Я пришла к тебе, Хэл, я твой подарок на Рождество, так заведи меня, кто там умер? Это Билл? Это дядя Уилл?
Или это ты, Хэл? Ты?"

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

На углу улиц Старого Мельница и Красноткацкой стоял странный прозрачный дом. Прозрачный - потому что невидимый, странный - потому что неосязаемый. Под самой крышей, покрытой вместо черепицы кусочками битого фарфора, в эфемерную стену было врезано два окна. Одно - совершенно обычное, с горшочками комнатных кипарисов на подоконнике, занавешенное невесомыми белыми шторами. Их раздувал бешеный ветер, и они иногда вздымались как парус мифического корабля Грея и Ассоль. Второе - от пола до потолка, больше напоминало дверь. Оно никогда не закрывалось, ведь так удобно было сидеть на самом краю, где полшага до неба, болтая ногами и пуская мыльные пузыри.
Там жило Искусство. Тривиальное, похожее на многих юных девушек или стройных юношей. Оно постоянно меняло черты своего лица, потому что больше всего на свете обожало изменчивость. Еще оно любило лимонные карамельки, кроликов и мятный чай. Ненавидело лишь скучать, и если не пело - то танцевало, не танцевало - так рисовало удивительные пейзажи, каждый день новые, потому что даже вид из окна не любил постоянство.
Оно влюблялось, каждый раз - как на всю жизнь. Без причины смеялось и плакало серебрянными слезами, поэтому все носовые платки в доме сверкали и переливались расплавленным серебром. Одаривало благосклонностью всех без разбору, но, так как было невероятно капризным, в любой миг отнимало дар, повинуясь лишь собственным прихотям.
Он курил длинные ментоловые сигареты, и ветер развевал ее сине-оранжевые волосы, а мыльные пузыри степенно колыхались, уплывая за северные горизонты через южные моря. Всякое искусство совершенно бесполезно, но оно не обижалось на Оскара Уайльда. Его книги оно любило не меньше прочих. Сейчас оно тоже сидит где-то там, слушая дождь и презирая само понятие "время".

*свечи тлеют на подоконнике, отбрасывая тёплые блики на окнах. за стеклом виден серповидный огрызок луны, смутная тень безлистого дерева и странной формы обрако. а дальше - чернильная пустота*
- Этой рукой я развею все твои горести.
*в комнате царит таниственный, заселенный призраками полумрак. как всегда, под потолком кружатся завитки табачного дыма, скручиваясь в кольца вокруг лопнувших лампочек*
- Этой свечой я освещу тебе путь во тьме.
*мягко затрепетавшие лепестки золотистого огня отмечают резкое колебание застоявшегося воздуха. одна из коленопреклонённых теней неслышно поднимается и на секунду исчезает, чтобы вновь появится с двумя бокалами странного вина*
- Чаша твоя да не опустеет, ибо я стану вином для тебя.
*мелодичный стук стекла о стекло. осторожные, нерешительные глотки, и прерывистое, взволнованное дыхание. сверкание лезвия, отразившего мерцание огромных глаз тени с девичьим станом. и еле слышный стон, когда на безымянном пальце появляется глубокое кровоточащее обручальное кольцо*
Чувства забываются. А шрамы остаются.