Всю неделю репетировал танец с моей новой партнёршей. По своему невеликому, но бурному и разностороннему опыту знаю, что практически невозможно за несколько дней достичь необходимой "сыгранности", "станцованности", то бишь душевного и физического (нет, вы не о том подумали, я сплю далеко не со всеми знакомыми) единения. Понимание с полувзгляда, готовность мновенно перестроиться, подстраховать, на ходу изменять картину танца приходит после месяцев совместных тренировок. И поэтому мы решили поставить достаточно сложный танец, требующий максимальной отдачи выдающихся способностей.Только при таких условиях, работая до боли в костях, мы смогли бы стать красивой парой в кратчайшие строки.
Под сложным танцем я понимаю не только технически сложную картину движений и смешения стилей, а и постановку. Традиционно, выбор песни, под которую нам предстоит танцевать, пал на меня, ибо Мактуб, так предначертано. Воображение у меня богатое (иногда - черезчур), и на каждую услышанню мной музыкальую композицию я накладываю образы, рождающиеся у меня в многострадальнойумной голове. Я не знаю, поймёте ли вы меня, бывало ли у ва такое,когда во время прослушивания песни у вас сами по себе рождаетя короткометражный фильм, иллюстрирующий события, воспетые автором. Кстати говоря, без зазрения совести могу заключить, что при желании и возможности я мог бы создавать клипы в качестве альтернативного заработка. Но - может быть, это слишком смелое заяление. Проверить мне не дано.
Я обожаю танцевать под металл, или элетронную готику. По моему скромному мнению, это наиболее подходящие стили для танцев, ибо они позволяют быть открытым настолько, насколько тебе желанно. Тривиальные танцевальные па чудно гармонируют с не менее тривиальными мелодиями, но мне таковое не подходит. Я всегда выпендриваюсь, всегда хочу быть не таким.

И, знаете, у нас получилось. Наверное, это был самый чувственный, самый красивый и раскованный танец, который я когда-либо танцевал на публику. Очень горд, доо...
Если кто-то дочитал аж досюдова, смею предложить прослушать оную вышеупомянутую песню, и прочесть ее текст под катом. Да, под это можно танцевать. Нет, я не извращенец.



читать дальшеOrjatar
Рабыня

Позади тяжелый поход
В лесной тени
На плече топор и дичь
Тропинка в сердце
Впереди желание, приходящее
Из-за сопротивления
Понятно
От этого усиливающееся

Рабыня
Слушай мой приказ
И знай свое место
Рабыня
Исполни мою волю
И получишь награду:
Божественное наслаждение

Впереди бой
На бранном поле
Жизнь в опасности поры
Разрушительной войны
Вожделеющий воин
Получит то, что заслужил
Так что пытайся понравиться и служи
Или он накажет

Рабыня
Слушай мой приказ
И знай свое место
Рабыня
Исполни мою волю
И получишь награду:
Божественное наслаждение

Рабыня
Иди ко мне
И сотвори свои любовные чары
Рабыня
Слушай мое слово
Потому что оно для тебя закон

Рабыня
Слушай мой приказ
И знай свое место
Рабыня
Исполни мою волю
И получишь награду:
Божественное наслаждение

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Сапогом по губам и плётка...
Поцелуй словно жгучий перец...
Кокаин, героин и водка
Ты мой самый любимый немец!.. (с) Otto Dix

ernst - серьёзный, строгий
anmutig - грациозный
gelassen - холоднокровный, невозмутимый
beherrschend - господствующий
ehrgeizig - честолюбивый, тщеславный
egoistisch - эгоистичный
arrogant - надменный
auffalig - бросающийся в глаза, необычный
gebildet - образованный
schlank - стройный, гибкий, худощавый
reserviert - сдержанный, холодный
kuhl - расчётливый
hartherzig - жестокосердный
zielstrebig - целеустремлённый
willensstark - волевой
unnahbar - неприступный, высокомерный
trotzig - своенравный, упорный
tapfer - смелый
stolz - гордый
selbstandig - независимый
Geliebte - возлюбленный

Все совпадения с реальными людьми или событиями есть не более чем плод вашего воображения. Этого не было. Этого не могло быть. Вашему вниманию представляю сюрреалистический бред воспалённого разума, не имеющий никакой реальной основы, кроме энной дозы наркотических веществ.

- Оставь меня в покое, только если ты не прекратишь, все может так повернуться! - всплеснул черный плащ и раздались гулкие шаги в темноте коридора. - Ты всегда отходил в сторону, и теперь - теперь можешь с полным правом наконец сделать это!
Голос был явно раздраженным.
- Прекрати. Ты знаешь, это не тот случай, - глухо ответили ему. - Ему надо помочь, скажу больше: его нужно спасать.
Раздалось нервное щелканье чьих-то пальцев. Затем резкий возглас:
- Ну давай!
- Что? - непонимающе уточнил второй собеседник. Первый молчал, но было слышно, как гнетущую тишину нарушает характерный звук сминания бумажного листа. Потом:
- Предлагай. Если ты решил поучаствовать! Пока ты только решил, что ему следует прижечь...
- Заткнись, идиот, он услышит! - шикнул на него оппонент. - Не мельтеши, Зрачок, тебе еще учиться и учиться! О таких вещах вообще не стоит говорить вслух!
- Ага, и поэтому ты и накрапал свое дерьмовецкое предложение на бумаге! - процедил сквозь зубы тот, кого назвали Зрачком. - Что ты вообще понимаешь, ничтожество! Не хватает духу, да, сказать прямо - задумал избавиться от соперника!
Вот это уже явно был перебор. Сначала воцарилось жутковатое молчание, затем второй стал медленно подниматься с дивана. Скрипнули продавленные пружины и раздалось едва сдерживаемое шипение:
- Да ты ничего не значишь для меня, чтобы я считал тебя соперником, ты, маленькое отвратительное.... - он недоговорил: зажегся свет.
- Кристалл!.. - одновременно вскрикнули спорщики и отпрянули к стене. Теперь их можно было рассмотреть.
В углу стоял молодой человек лет 17 и с широко открытыми синими глазами без белков покусывал прядь длинных золотистых волос, похожих на мягкую пряжу. Бледные щеки терзал лихорадочный румянец. Второй оказался высоким мужчиной лет на вид 23, с короткими каштановыми волосами, едва касающимися мочек ушей, украшенных тяжелыми витиеватыми серьгами, инструктированными рубинами. Угольно черные глаза белков тоже не имели. Длинные ресницы были почти прямыми и походили на щетки. Их обладатель опирался рукой на массивный дубовый стол, занося руку для удара кулаком по его полированной поверхности. На тонких пальцах у обоих блестели обручальные кольца из чистой платины.
Тот, кого назвали Кристаллом, стоял возле дверей, пристально глядя на спорщиков. Он усмехался, из уголка алых раскусанных губ стекала струйка крови, пачкая подбородок. От центра лба к внешним уголкам матово белых глаз, пронизанных серебристой сетчаткой, расходилась вязь красной татуировки - изящный растительный орнамент.
- Что, прикидываете, как бы избавиться от этого? - мужчина, которому на вид можно было дать примерно 35, поднял руку, демонстрируя платиновые кольца на безымянных пальцах обеих рук. - Бесполезно. Я все равно не позволю.
- Кристалл, как ты мог такое подумать! - резко бросил темноволосый возле стола, выпрямляясь. - Ни я, ни Зрачок не бросим тебя даже в таком состоянии. Ты же знаешь, мы тебя любим. Ты спас нас обоих и ты учил нас... да что я объясняю?!
Он посмотрел на своего противника в недавнем споре - на сей раз, в поисках поддержки. Тот не медлил с ответом ни секунды:
- Радужник дело говорит! - оживленно высказался он, еще более ожесточонно кусая прядь волос. - Ты просто устал... ведь верно? Я не вижу другого объяснения... Просто...
- Просто устал, да?! - Кристалл подошел к Зрачку и встретился с ним взглядом. - Я просто...
Внезапно Радужник и Зрачок увидели, как из уголков белых глаз сползают серебрящиеся капли, бегущие не вниз по скулам, а точно повторяющие вязь узора на висках и на лбу, и теряющиеся в абсолютно белых волосах, гладко зачесанных назад и волочащихся по полу, точнее, спадающих на шлейф длинной белой мантии с высоким воротником. Кристалл медленно начал оседать в кресло, заботливо подвинутое ему. оба молодых человека держали плачущего учителя под локти и усаживали, словно на трон.
- Тише, тише, тише... - суетливо бормотал светловолосый юноша. - Тише, тише, тише, тише...
- Да не мельтеши ты! - цыкнул на него Радужник, с участием склонившийся над Кристаллом. Зрачок потускнел и прибито умолк.
- Прекрати. Пусть говорит, мне нравится его голос... - после этих слов их общего кумира мальчишка просветлел и даже улыбнулся. Сквозь слезы... плакал и бесчувственный Радужник: нельзя было оставаться спокойным, глядя на слезы учителя. - Как ручеек...
Кристалл все плакал, и плакал...
- Я не хочу, чтобы меня прижигали... - куда только делась его всегдашняя холодность... - Не хочу, мне есть что терять, понимаете... есть, что терять!
Страшные слова были произнесены, но ученики не отшатнулись. Вместо этого Радужник резко развернулся к двери, из-за которой, после раздавшегося крика учителя раздался шорох и затем - омерзительное хлюпанье. Он кивнул Зрачку и оба обнажили шпаги. Из однотонных глаз полился свет, у одного - нефтяно-черный, у другого - сапфировый. Дверь треснула.
- Есть. Что. Терять.
- Не-ет!! - закричал Кристалл, пытаясь встать с кресла, но кровь хлынула изо рта, мешая говорить, и приступ кашля заглушил стон. А в зале закипела битва.
Зрачок мастерски владел шпагой и она танцевала в тонкой мальчишечьей руке. Радужник был потяжелее на подъем, но разил врагов с уверенной силой. Враги растекались по полу, хлюпали, восстанавливались и нападали вновь, давя массой. Черные, бессмысленно жидкие, неуязвимые, забивались под кожу и сосали кровь. Потолок заволокло кровавой дымкой. Она же стояла по всему залу, заслоняя друг от друга соперников и друзей. Кристалл давился кашлем, пока Зрачок и Радужник сражались. Так бессмысленно. Так безнадежно. Так невозможно. Невозможно. Невозможно.
Невозможно.
- Бесполезно, нам их не одолеть! - выкрикнул Радужник - и в тот же миг по телу пробежала липкая смертельная дрожь и хребет скрутило болью... ломая пополам.
- НЕЕЕЕЕТ!!!
- Тогда отступаем!! - закричал ему в ответ Зрачок, еще не осознавая, что его пронзили насквозь собственной вырванной из руки шпагой.
- НЕЕЕЕЕЕТ!!!
Кровь, всюду кровь...
Почему мы начинаем понастоящему действовать, только когда нам есть что терять? Кто-нибудь ответит на этот вопрос? Кто знает, чего стоит любая потеря? Возможно, только в ночной звездной тишине, или, может быть, в пылу битвы за непонятно что, когда жерва - те, кого ты можешь назвать Своими, а глаза, в которых нет ни радужки, ни зрачка, тускнеют, покрываясь мутной пеленой... тогда? Тогда ты это понимаешь?
Кристалл взмахнул руками и силы пришли... их не было, но он их чувствовал. И все повторялось, только два трупа остывали на холодном каменном полу. Он дрался молча, остервенело - потому, что терять было уже нечего, все было потеряно... и, разумеется, победил. И не заметил этого. Понял только, что теперь ему не помешают попрощаться с мертвыми.
Прикрыл ладонями темно-синие и черные глаза. Стер кровь с лиц. Вложил в руки шпаги... ритуал не имел смысла, но отвлекал.
Потом - понимание.
- Зрачок.
- Радужник.
- Зрачок.
- Радужник.
Мертвы. Потерял. Кто-то спрятал ценники. Все попрятал, чтобы продавать на вес, каждому - по индивидуальной стоимости. Берите оптом. Забирайте все - платите.
Бред какой-то...
Белые капли. Непрозрачные - по вискам ко лбу, и ветер сдувает их, а вязь татуировки все светлее и светлее, кровь отливает от лица.
- Мне нечего терять.
Только то, что осталось от близких и собственная жизнь. Но это - не в счет.
Потому что равное потеряло свой смысл, из уравнения выпал икс. И значение потерялось.
Кристалл вышел прочь, оставляя за своей спиной то, что мог так легко потерять. Поздно понял это - и потерял. Тех, кто был Его. И затем было только Пустое и Холодное Небо.
Радуйся - ты не бессмертен, тебе не дано испытать то, что испытывал он. Он прижег себя сам, когда сказал, что терять нечего. Ты тоже так можешь. И твой единственный смысл тогда будет лишь в том, что жизнь твоя - не вечна. А остальное сократится до размеров зрачка, сузится до диаметра радужницы и потускнеет, как помутневший глазной кристалл.

Карнавал! Карнавал! Надевай свою маску,
Ну, а постную рожу скорее сними!
Может, ты эту ночь перепутал со сказкой,
Может - спятил вконец этот суетный мир.

Позабудь про дела и наплюй на обиды:
Эти мелочи жизни сегодня не в счет.
Что там - смех или слезы - под маской не видно.
Лучше выпьем, пока эль рекою течет.

В нашем пестром вертепе кого только нету:
Толстый булочник в мантии нынче король;
Ну, а ты, господин, оборванцем одетый,
Будь сам граф, но ему поклониться изволь.

Здесь седая гадалка, привравши немножко,
Превращает в роман захудалую жизнь,
Дух бесплотный обнял чью-то стройную ножку,
А голодный вервольф третий пряник загрыз.

И колышется факелов желтое пламя,
Отражаясь в глазах золотой мишуры.
Карнавал, карнавал, что ты делаешь с нами,
Раздувая пожар сумасшедшей игры!

И попробуй забыться в объятьях печали,
И попробуй зарыть свое тело в кровать!
Говорят, что сам бог на ночном карнавале
Любит скучных ленивцев пинком награждать.

Он гуляет под маской зеленой лисицы
Или спрятал свой нимб под лохматый парик.
Он - вон тот звездочет или эта певица,
Или, может, я сам, черт меня побери!

Так давай же, дружище, глотнем понемногу
И - споем и станцуем, и снова глотнем!
Карнавал, карнавал - день рождения бога,
Так гуляй же, как бог, и забудь обо всем!

Серым пеплом омыты чудные сказания
О воротах сквозь ночь, о туманах нетронутых,
О твоих чёрных розах, о твоих чёрных розах.

Тяжел крест, осенённый обетом молчания
И горька сила клятв, с вязкой болью исторгнутых,
Что забуду о розах, о твоих чёрных розах.

Как кивали бутонами, кровью умытые,
Сладострастною тёплою негой заломлены
Твои чёрные розы, твои чёрные розы.

Как сияли снежинками стёкла разбитые,
И как рвалися ввысь, величавы, несломленны
Твои чёрные розы, твои чёрные розы.

Стены хладного замка под лозами спрятаны
И короною спутанной трон твой увенчанный
Что весь чёрен от роз, от твоих чёрных роз.

Сетью призрачной крики бесстыдные спутанны,
И еще один раб с смертью жадной обвенчанный.
Он весь чёрен от роз, от твоих чёрных роз.

Небосвод перечёркнутый бликами алыми,
Лик дрожащей луны беспардонно исколотый
Злыми чёрными розами, злыми чёрными розами...

Порог горницы выстелен листями палыми,
И, как дань пустоте, саван траурный сколотый
Злыми чёрными розами, злыми чёрными розами...



Пурпурная луна всходила, оставляя за горизонтом семь солнц, уже отгоревших свое на сегодня, и отбрасывала мягкие багряные блики на стеклянные глазницы погасающих окон замка. Черная Роза, с лепестков которой капала густая темная кровь, била тонкими шипастыми черными корнями по серебрящейся поверхности жидкого хрусталя. Иногда кровь брызгала из мест сращения лепестков струйками и фонтанчиками, тогда она летела в стороны и попадала на лицо Герцога.
Безумный Герцог сидел в мягком кресле, сжимая бледными голубоватыми руками подлокотники, обитые черным бархатом. Он пил чай из фарфорового сервиза.
Рядом притулился верный герцогский карлик. У него были прищуренные голубые глаза и большой горб на спине. По совести говоря, карлик был чересчур уродлив, чтобы вызывать улыбку, а посему состоял при Герцоге кем-то вроде Левой руки, второго Советника.
Впрочем, у Герцога существовал и тот, кто был его Советником официально и на полных правах. Он стоял за креслом, этот рыжеволосый палач, давно ставший столь же безумным, как и его господин, и перебирал длинными узловатыми пальцами бесконечные черные волосы Герцога.
Роза бесновалась, пронзая хрустальную гладь, а карлик вещал противным тонким голосом:
- Нам бы, Ваше Сиятельство, чрезвычайно не хотелось, чтобы Вы нас столь безвременно покинули. Так ли это неизбежно, сир?
- Рядом со мной нет места неизбежности, - усмехнулся Безумный Герцог. – Думай, что говоришь, Брысь.
- Простите, простите великодушно, Ваше Сиятельство, - проворно раскланялся Брысь. – Я просто заранее тоскую по Вам. А что думает Освальд?
Освальд, подобный мрачному готическому изваянию, замер за спинкой кресла. Прозвучал его голос, пронзительно-резкий и режущий слух.
- Я думаю, Вам нужно уйти сейчас, Эрцгерцог.
Брысь в отчаянии подпрыгнул на месте. С уродливо бугристой головы свалился колпак, украшенный бубенцами, и утонул в озере, на мгновение поверхность хрусталя замутилась и на благородном породистом лице Безумца нечетко проявились очертания костей черепа. Глаза провалились вглубь, щеки впали, кожа натянулась. Карлик получил жестокий удар под дых острым носком черного сапога и отлетел к краю... Освальд с быстротой молнии метнулся вперед, чтобы подхватить его – движения Советника казались тягуче медленными. Но не успел Брысь отдышаться и начать благодарить:
- Спасибо, Ос...
...как его со злобой подняли в воздух и швырнули в стену-скалу. Карлик закашлялся и едва сумел встать, когда до его огромных ушей, покрытых сероватой шерстью, донесся обрывок дальнейшего диалога между Освальдом и Герцогом.
- ... лучше уйти сейчас, мой Господин.
- Ты вздумал от меня... избавиться, Советник?
- Ни в коей мере, сир, я лишь боюсь, что...
- Она победит меня? Ты глуп Освальд, - в голосе Герцога послышалась укоризна и последовал глухой удар. Затем Освальд проговорил, чуть более хрипло:
- Да, мой Господин. Но я предан вам. Вы не смеете это отрицать.
- Угрожаешь мне?
- Нет, сир, - глухо пробормотал Освальд, сжавшись у ног Эрцгерцога. – Простите, сир.
- Итак, в скором времени я вас покину, однако мне, разумеется, стыдно было бы оставить вас без даров. Мы ведь больше никогда не увидимся.
Голос Его Сиятельства был спокойным, однако в нем сквозила такая вселенская всепоглощающая ненависть, что не заметить ее значило бы совершить свой самый ужасный промах в жизни. Возможно, последний, для тех, у кого о Герцоге складывалось неверное впечатление.
Багряная луна сияла так ярко, что кровь в ее лучах казалась черной, два тонких корня Розы оплелись вокруг тонких изящных щиколоток сидящего в кресле. Брысь подполз к креслу, тихо хныча. Он любил Эрцгерцога и не хотел, чтобы тот уходил. Любил Безумца и Освальд, сейчас в бессильной молчаливой злобе скрежещущий длинными острыми ногтями по ножке кресла, в неверном свете напоминающего трон.
- Пурпур – цвет величия... Я думаю, вы оба знали – этот момент рано или поздно придет. Поэтому не вижу причин для дальнейших слез и прощаний, я хотел бы их избежать. Освальд, властный и жестокий, даром тебе станет мой замок. Распорядись им так, как захочешь, ты всегда хотел им завладеть, я знаю... – Освальд вздрогнул и побледнел, еще ближе прильнув к ноге Герцога.
- Брысь, тебе отдаю свое кресло. Ты мечтал почувствовать себя мной, тем более ты жалкий меркантильный уродец, так что мебель тебе пригодится.
Карлик чуть не завыл, но из боязни снова получить сапогом только в отчаянии схватил себя за уши и стал нещадно их трепать. Тем не менее молча.
Герцог замолчал. Его зеленые глаза, такие загадочные и очаровывающие, сверкали, как два драгоценных изумруда. Луну закрыло облаком и Властитель с ужасом ощутил, как оплетают эти желающие его тело и душу корни царственные запястья, внутри у него все похолодело, но лицо оставалось таким же бесстрастным.
- Господин, мы... – ни у Освальда, ни у Брыся слов не нашлось. Они преданно смотрели на Эрцгерцога, каждый думая у своем, когда внезапно за их спинами поднялся огромный стебель, с грозными шипами, на конце каждого из которых, на самом острие зацветала роза. Там, где полагалось быть цветку, распустилась огромная пасть лепестков, жаждущая и дышащая кровью. Лик Безумного Герцога потерял все краски, когда он почувствовал, что с ним сделали.
- вы... Вы меня обманули?! – почти взвыл невозмутимый Властелин, пытаясь освободиться из хватки корней, почти выламывая себе руки, зеркальная поверхность озера вздыбилась, проступили очертания камней на дне. Оно выходило из берегов. Однако внезапно раздался грохот и камни вместе с дном провалились куда-то вниз, открывая чернеющий зев Неизвестности. Все так и должно было быть, и к этому Властелин оказался готов.
- Да, обманули, Ваше Сиятельство, - повинился Освальд, едва скрывая улыбку на тонких губах, когда выступила на них кровавая пена – толстый стебель обвил его вокруг талии и стиснул так, что тот чуть не захрипел, прикусив себе язык.
- Обманули, обманули! – счастливо в ужасе верещал Брысь, приплясывая на месте, почти распятый тонкими лозами, разводящими его нервно дергающиеся руки и ноги в стороны.
- Да как... как посмели?!! – Эрцгерцог ощутил, что вместо холода, призванного облечь все его тело после жуткого обряда, он чувствует тепло тел тех, кого деловито приматывали к его собственному торсу ужасные стебли Черной Розы.
- Мы любим Вас, - прошептал ему Освальд – его губы оказались у самого уха Властителя, и тот отчетливо слышал каждое слово. – Да-да, любим Вас. Хоть Вы и запрещали.
- А зря, - буркнул Брысь, цепляясь за ногу Герцога с другой стороны. – Запреты только усиливают...
Что именно, он недоговорил. Их поволокло вниз, туда, где уже исчезли камни на дне озера. И само озеро.
Что именно хотелось сказать Безумцу на эту короткую отповедь, уже не узнал никто. Каменный зев захлопнулся и из тонкой щели вырвалась кровь, как из порезанной вдоль вены. Потом наступила тишина.
Луна вышла из-за туч, осветив пурпурными лучами каменный пол, тонкие трещины на земле и обломки черного кресла- трона, уничтоженного кровожадной Черной Розой. Которая теперь, хотя, кажется, и получила свою кровавую дань, отчего-то медленно засыхала прямо на земле, источая удушливый терпкий запах.

скоро новый год. мой самый любимый праздник. самый ожидаемый, самый радостный, самый солнечный, самый снежный. а у меня вместо обычной безграничной радости слёзы на глазах.
говорят, что под новый год исполняются любые мечты. молчат, что под новый год наиболее остро чувствуешь одиночество, вселенское и необъяснимое. об этом молчат. об этом не интересно говорить. в это не интересно верить. в этом нет смысла.

слова, слова, слова,
мов постріли в зорю.
а свічка ще жива...
пробачте, ради бога
а свічка ще жива...
я скоро догорю.

А можно было бы простить уход... Слезы лить, просить, не жить - три раза в год. Декабрь - девятое, ноябрь - седьмое.. *без тебя - без семи нот*. Опять нескладное, смурное... черт меня разберет.
Да ты же меня простишь... Во сне навестишь, скажешь: "Хватит плакать, малыш... свою душу пуская с крыш
Самолетиками бумажными, ведь душа - это штука важная."
Снова утром черное платье. Себя саму в стальные объятья. Твердо помнить, что люди - братья. Сил на смех, может быть, и хватит.
А расспросов опять с лихвою: "Что ты, девочка? Что с тобою?" Улыбнусь - и своею тропою. Нет... твоею. И вслед за тобою.
То, что ты не успел рассказать *отстрадать*, мне как должное принимать. За двоих теперь по осколкам шагать. Сердце под ноги снова кидать. не волнуйся, не привыкать....
Прижать бы ладошку к большой твоей... сказать, как люблю, не стесняясь людей... а так. в последний из дней... я была от тебя за сотни дождей.
И мне себя никогда не простить. Я-то буду жить. Грустить, творить. Может, даже любить. И не понимать - как тебя может не быть.

Минуты, часы, дни - все века, века, века...
И твоих волос не коснулась моя рука.
да я даже просто не сказала "пока"...
Вина чересчур глубока. как река... как река.

Да ты же меня простишь... скажешь: Ты шагаешь сама, мой малыш... Упадешь пару раз - а потом побежишь...

Только ты не плачь. Не страшись неудач. Доброта - самый лучший врач.

Если будет невмоготу, позови - и я точно приду. Отведу любую беду.
Надо жить, веселясь и любя. Жить, о прошлом своем не скорбя. Ты же знаешь, что если невмочь... мои руки поддержат тебя... (с) одна жизнерадостная девушка.

Кот и Луна

G Em C D

G
Луна в небесах ночных
Em
Вращалась, точно волчок.
C
И поднял голову кот,
D
Сощурил желтый зрачок.
G
Глядит на Луну в упор-р-р -
Em
О, как Луна хороша!
C
В холодных ее лучах
D
Дрожит кошачья душа,
Em
Миналуш идет по траве
C
На гибких лапах своих.
Am
Танцуй, Миналуш, танцуй -
D
Ведь ты сегодня жених!
G
Луна - невеста твоя,
Em
На танец ее пригласи,
C
Наверное, скучно ей
D
В одиночку на небеси.

G Em C D
Мяу... Мррр-мяу... Мрряяяу...

Миналуш скользит по траве,
Где лунных пятен узор-р-р.
Луна идет на ущерб,
Завеся облаком взор.
Узнает ли Миналуш,
Какое множество фаз,
И вспышек, и перемен -
В ночных зрачках его глаз?
Миналуш скользит по траве,
Нездешней думой объят,
Возводя к неверной Луне
Свой неверный кошачий взгляд.

Я перестану любить тебя только тогда, когда слепой художник нарисует звук падения лепестка розы на хрустальный пол замка, которого нет (с)



Последний словленный глюк - огромный пустой подземный зал, стены и пол которого исполнены из чёрного мрамора с серовато-багряными прожилками. С потолка, теряющегося в клубах тяжёлого, мутного, хищного тумана капает вода. Музыкально так. Звуки соприкосновения капелек с покрытым плёнкой холодной воды полом сплетаются в чарующую вязь, поражают своей невообразимой, нелогичной симетрией. Это музыка призраков, это мёртвые, незнакомые, непознанные напевы, и не должно услышать их ухо человеческое. Дыхание вырывается рваными клочками белёсого пара. Дышать трудно. И на руках - прохладные, колючие снежинки, что пересекаются с точечками прозрачной росы. Страшно. Но не одиноко. Умираешь. Подносишь пальцы к глазам и слизываешь несколько милиграмм водицы, что пахнет ландышами. Но вкус у нее горький, полынный, отрезвляющий. И полная тишина, только стучит непонятно чем вызванный и для чего предназначенный дождь. Красиво.