Иногда со мной бывают странные сны. Они словно ожившие истории, которые читал не я (я не читал?) в Вавилонской библиотеке. Проснувшись, я не помню практически ничего. Но остается ощущение, что я слышал голос, который комментировал события, описывал их, рассказывал так, как я сам никогда не смог бы описать происходящее или придуманное. Он знает, какими словами описать оттенок наполненной слезами и гневом грозовой тучи, отражающейся в трепещущей воде, еще помнящей сиятельную улыбку весеннего солнца, знает, как заставить почувствовать вкус прозрачного яблока, сквозь бледно-алую кожицу которого можно увидеть крохотные семечки. Этой ночью было много дождя. Но мне так и не удалось уснуть. Слишком много мыслей скопилось внутри черепной коробки, хоть бери да пробивай во лбу дырку, чтобы они выползали с шипением и недовольными гримасами.
Туман был и есть для меня синонимом безмятежности. Повышенная влажность - кратчайший путь к душевному равновесию. Чашка кофе на дорожку - и ныряем в переплетение мокрых асфальтов, угрюмых спящих домов и паутинок, сотканных из капелек влаги, зависшей в воздухе. Замершие детские площадки, погасшие свечи на подоконниках. things are broken up and dance.
В моем большом старом блокноте еще сохранились конспекты последних прослушанных лекций. Там же - тексты песен с аккордами, записанными по памяти или вольно подобранными. Там же - незаконченные стихи, в которых всего лишь три первые (последние?) строчки. Там же - стихи не начатые, когда вместо жемчужины поэтической бездарности можно наблюдать одну-единственную точку посреди ангельски-белой страницы. Там же - извивающиеся стебли неизвестных науке растений, потому что ничего, окромя загогулин, я не могу нарисовать. Там же - записанные на полях телефоны, по которым я никогда не звонил, номера I seek you, которые никогда не добавлял в контакт-список. Там же - длинные переписки с соседями, совершеннейший бред, порожденный стойким нежеланием воспринимать знания.
everything is broken up and dances.