сердце, пронзённое ветром
Это невероятнее невероятного.
Апатия, чернота и серость сменяется радостным удивлением, свойственным только детям и умалишенным. Небо, по-утреннему светлое, всё в разводах облаков цвета топленого молока, шелест листвы, ветер, шевелящий волосы на больной голове, ощущение легкости и легкого опьянения без алкоголя... Черт, это круто.
Я смотрю на свои пальцы, измазанные в чернилах, на белый шрам вокруг безымянного, на запястья, полускрытые браслетами из ниток, которые мне сплели... Друзья. У меня есть друзья. Есть люди, которым я дорог, которые, если понадобится, развеят над морем мой прах. И это круто.
Я смотрю на прохожих, уже не весенних, но осенние улыбки ничем не хуже прочих. Я смотрю на детей, заполонивших качели и маленькие горки. Я смотрю на бездомных котов, которые мурлыкают и ластятся к рукам. Я смотрю высоко, и веревки, связывающие меня, становятся тонкими и резиновыми, радужными и сверкающими. Я больше не смотрю на часы.
Апатия, чернота и серость сменяется радостным удивлением, свойственным только детям и умалишенным. Небо, по-утреннему светлое, всё в разводах облаков цвета топленого молока, шелест листвы, ветер, шевелящий волосы на больной голове, ощущение легкости и легкого опьянения без алкоголя... Черт, это круто.
Я смотрю на свои пальцы, измазанные в чернилах, на белый шрам вокруг безымянного, на запястья, полускрытые браслетами из ниток, которые мне сплели... Друзья. У меня есть друзья. Есть люди, которым я дорог, которые, если понадобится, развеят над морем мой прах. И это круто.
Я смотрю на прохожих, уже не весенних, но осенние улыбки ничем не хуже прочих. Я смотрю на детей, заполонивших качели и маленькие горки. Я смотрю на бездомных котов, которые мурлыкают и ластятся к рукам. Я смотрю высоко, и веревки, связывающие меня, становятся тонкими и резиновыми, радужными и сверкающими. Я больше не смотрю на часы.